Это была ночь ужаса. И если Бог просил о помощи, значит, и нам не стыдно.

Архимандрит Савва (Мажуко) — о Пасхе Крестной.

Удивительно то, что не только святые мученики, но и Сам Христос не хотел умирать! Не хотел! Размышляя над самыми трудными страницами Евангелия, которые рассказывают о последних моментах Страстной седмицы, мы с трудом выносим напряжение этих дней даже сейчас, даже на расстоянии в две тысячи лет.

Так стремительно и густо шли события четверга и пятницы: заговор Иуды, Тайная Вечеря, умовение ног, Евхаристия, последняя проповедь Христа, гефсиманское борение, допрос у Анны и Каиафы, предательство Петра, Пилат, Ирод, издевательства и возмутительно несправедливый суд, бичевание, путь на Голгофу, Распятие, долгие, бесконечные часы мучений на Кресте на глазах у бесстыжей и жестокой толпы!

Даже записанные в ряд все эти события давят своей тяжестью на ум и сердце! Но церковная память каждый год кропотливо проходит по каждому факту Евангельских свидетельств, не упуская ни малейшего слова, ни незначительного жеста.

И это очень тяжело — созерцать Пасху Крестную! Трудно и невыносимо — просто в силу природной стыдливости каждого человека, потому что невозможно созерцать умирание и смерть, потому что есть какое-то естественно присущее людям целомудрие смерти — невыносимо и мучительно смотреть на умирающего, и мы прячем глаза, оставляя человека один на один с тайной умирания.

И все же мы внимательно всматриваемся в последние дни жизни Спасителя, особенно отмечая моменты величественные и стыдливо упуская то, что кажется невозможным. И к таким невозможным вещам относится то, что

Христос не хотел умирать!

Да, Он добровольно принял Свой Крест, Он знал, что Его ждет, но умирать не хотел! Более того,

Христос боялся смерти и боли!

Мне всегда очень тяжело читать отрывки Евангелия, которые описывают Гефсиманское  борение  Христа. Такое чувство,  что  Господь  позволил рассказать о Себе нечто интимное и личное, даже более интимное, чем смерть на глазах у всех.

Вот Христос берет с собой Петра, Иакова и Иоанна и просит их побыть с Ним, помолиться, поддержать, просто посидеть рядом. И кажется, они тогда и не осознали, что Христос просил их о помощи, что Он нуждался в их дружеской поддержке.

Очевидно, апостолы в тот момент не совсем понимали, что происходит, весь ужас этой стремительной ночи открылся им не сразу, но так быстро и неожиданно, что все их мужество и самые крепкие основы характера были потрясены.

Это, действительно, была ночь ужаса! Еще только несколько часов назад все были вместе, спокойно ужинали, потом запели — вот тут, по дороге в сад! — хором пели старинные псалмы, а потом отошли немного в чащу и их сморил такой сладкий сон, и только Учитель никак не хотел прилечь отдохнуть, все чего-то молился, шептал, вскрикивал и целых три раза тормошил Петра и братьев. И вдруг — толпа в свете факелов, и страх, который бродил между деревьев старого сада охватил сперва стражников, которые несколько раз падали на землю, услышав от Иисуса запретное Имя Бога. А потом ужас сразил апостолов — так неожиданно, так постыдно все разбежались, что неудобно вспоминать! И последний бастион храбрости, камень мужества — Петр, и он — кто бы поверил! — смутился, спутался и отрекся, когда какая-то девочка из служанок пристала с вопросами. Да, это была, воистину, ночь страха, безлунная и удушливая ночь ужаса!

Но пока еще не хлынули так неудержимо эти жуткие события, здесь, в Гефсиманском саду, все было так, как месяцами раньше на горе Преображения: ночная молитва Учителя, три избранных ученика, небесный посланник с утешением и даже сон сморил апостолов, как тогда, на светозарной горе.

Только вместо светлых одежд и умиротворенного покоя были сетования и просьба пронести Чашу страданий и смерти. И хотя каждое прошение завершалось твердым «не Моя, но Твоя воля да будет», Евангелие ясно дает понять:

Христос не хотел умирать, Христос боялся смерти и боли!

Может показаться странным, что христиане не скрыли такие очень личные подробности страданий Христа. Почему? Ведь им могли бросить упрек, что многие античные герои шли на смерть с куда большим хладнокровием!

Но ученикам Христа очень важно было сохранить память о Гефсиманском борении. Потому что это одно из самых утешительных мест Евангелия. Потому что только настоящий Бог и настоящий человек может так по-человечески переживать боль, только Тот, Кто знает, что такое жизнь, Кто Сам есть Жизнь может постичь весь ужас смерти, всю ее кощунственную противоестественность.

Господь знает, что такое боль! Он познал боль!

Господь знает, что такое смерть! Он познал смерть!

Богословские книги с первых страниц твердят о всеведущем Боге: Творец ведает все, ничто не скрыто от Него. Он Сам сочинил весь мир и его законы. Но Писание говорит об одной вещи, которая умудрилась пройти мимо Всемогущего: «Бог смерти не сотворил» (Прем 1:13).

Если не Бог автор смерти, то в каком-то смысле Он и не знал ее. Ему нужно было пройти путем личного умирания, чтобы познать смерть в ее самой последней глубине, познать целиком и полностью, так, как знает вещи один только Бог, достичь предельного знания смерти. И теперь Господь познал смерть без остатка.

Смерть — это предел одиночества. И как правы те, кто говорит, что смерть — дело одинокое.

Боль — это дело одинокое, потому что болью нельзя поделиться, она целиком твоя и только твоя.

Но Господь прошел через боль и смерть, и мы может даже сказать, что крестный путь Спасителя есть тот предел, в котором Он понял и пережил боль и одиночество каждого человека. Это красивые слова. И у меня нет возможности их доказать. Их правоту мы постигаем не логически, а переживаем кожей.

Моя старенькая мама часто повторяет:

— Если бы мне хотя бы одну ночь поспать, чтобы не ворочаться, не вставать — так болят мои суставы! Один только Бог знает, как мне больно!

Раньше я слышал эти слова от бабушки, прабабушки и других пожилых людей:

Один только Бог знает, как мне больно!

Сколько правды в этих словах! Потому что боль каждого человека неповторима и уникальна, как его лицо, почерк или отпечаток пальцев. Боль и страдание — тайна личной истории, которую не перескажешь, как бы ни старался, и люди чувствуют интимность и непередаваемую таинственность этого опыта, когда стыдливо отводят глаза от страдальца и умирающего — не от бесчувствия и холодности, а слишком понимая, что боль и смерть требуют целомудрия взгляда и стыдливости сочувствия. Даже говорить об этом трудно, куда уж смотреть, разглядывать, любопытствовать.

— Но в дни Страстной седмицы христиане созерцают Крест и тайну умирания Христа. Нет ли здесь некой неделикатности и нецеломудрия?

— Господь раскрыл нам Свою хрупкость и уязвимость. Он позвал учеников разделить с Ним одиночество боли и смерти. Мысленно проходя крестный путь Спасителя от Гефсиманского сада до Голгофы, мы идем не как любопытные зеваки, а как друзья, готовые разделить боль и одиночество Того, Кто разделяет нашу боль и наше одиночество.

Нету смерти вообще, есть очень личное, жуткое и неповторимое событие, в которое не дано войти никому, даже самому близкому человеку. Но любовь, дружба и простое участие не дают замерзнуть в этом глухом круге смерти, на самом пределе которой мы уже не одни, потому что Христос прошел этим путем, познал смерть, чтобы пробиться в бездну одиночества каждого человека.

Священников часто спрашивают: как не бояться смерти? Или: как избавиться от страха смерти? И я не знаю, что ответить.

Я сам боюсь. Мне страшно. Я не хочу умирать. Хотя совершенно понятно, что речь идет о чем-то неизбежном — для меня, для близких, для друзей. Всё в этом мире однажды заканчивается, поэтому мне кажется, что бояться смерти — не стыдно, и правильный вопрос, на самом деле, в том, как научиться правильно бояться смерти.

Были люди, которые вынесли страдания более страшные, чем бичевание и Распятие Христа, хотя бы потому, что их мучения длились дольше, порой годами.

Были люди, которые вели себя перед лицом смерти куда мужественнее, чем Христос. Они буквально смеялись в лицо смерти и мучителям, покоряя героизмом и храбростью своих врагов.

Христу было страшно умирать! Он нуждался в поддержке, Он буквально умолял учеников побыть с Ним рядом, поддержать Его! И это так неожиданно! И это так по-человечески, что почему-то утешает и успокаивает!

Бог ужасается смерти!

Бог просит о помощи!

Если Бог просит о помощи, значит, и мне не стыдно бояться и взывать о помощи!

Мой час обязательно придет, и я сам буду просить и искать глазами кого-то, с кем не так страшно будет пройти через мою собственную ночь ужаса. Но если Бог боялся, ужасался, но прошел, чтобы там, в этом мраке подхватить меня, когда придет и час моего одиночества — побоюсь для порядка, пожалуюсь, посетую, как положено, и с последним вздохом вывалюсь из этого мира на руки доброго и хрупкого Бога, на руки со следами от гвоздей, упаду на грудь, пронзенную копьем. Свою боль и одиночество смерти я могу доверить только Богу, который Сам прошел через боль и одиночество.