Из жизни старцев (мудрость праведных). Часть3

Господь удивительно устраивает наши дела, только мы не всякий раз это замечаем.

В переписке оптинского старца Макария есть несколько писем к одному петербургскому купцу. Однажды от купца ушла прислуга, и ему предложили взять вместо нее деревенскую девушку. Старец благословил.

Через некоторое время купец снова пишет: «Батюшка, позвольте мне ее прогнать. Это настоящий бес! С тех пор, как она здесь, я все время прихожу в ярость и потерял всякое самообладание».

Ответ отца Макария был таким: «И не вздумай гнать, это ангела небесного послал тебе Бог, чтобы ты видел, сколько в тебе злобы, которую прежняя прислужница никогда не могла поднять на поверхность».

Иногда нам бывает трудно представить, как можно подставить правую щеку, когда тебя ударили по левой. Вот какой случай произошел в одной из израильских школ.

Девочку, недавно привезенную родителями из России, третировали ее местные одноклассницы. Дети порой бывают очень жестокими, а тут – приехала, говорить на их языке не умеет, а если и скажет что, так с ошибками. Ведет себя не так. Одета не так…

И вот стоит бедная девочка в углу одна. Вдруг подбегает к ней стайка одноклассниц, и та, что является первой задирой, говорит: «Хочешь яблочко?» Новенькая молчит, не зная, как здесь положено отвечать. А та роется в сумке, отыскивает яблоко, быстро откусывает от него кусок за куском и под смех остальных протягивает девочке огрызок. Растерянно смотрит на них бывшая москвичка. Но не кинула в лицо обидчице этот огрызок, не отвернулась гневно и не заплакала. Маленькая русская еврейка, приехавшая из страны с иным воспитанием, открыла свой ранец, достала мандарин и протянула насмешнице. Та вспыхнула и растерянно убежала, уводя за собой стаю.

С того момента все переменилось. Ее уже не только что не дразнили, но приняли в свои верные подруги.

Митрополит Сурожский Антоний однажды заметил, что, когда неофит решит вскарабкаться на небо, поститься до полусмерти и прочее, все в его доме становятся святыми, потому что вынуждены смиряться и все сносить от «подвижника».

Было время, когда в детстве он сам просто сводил всех с ума в этом состоянии, но однажды…

– Помню, – рассказывает он, – как-то я молился у себя в комнате в самом возвышенном состоянии духа, когда бабушка отворила дверь и сказала: «Морковку чистить!» Я вскочил на ноги и сказал: «Бабушка, ты разве не видишь, что я молился?»

Ответ бабушки был очень простым:

– Я думала, что молиться – значит, быть в общении с Богом и учиться любить. Вот тебе морковка и нож.

В последние годы у нас много спорят, что такое правда, и хорошо ли нам всю ее знать.

В святоотеческой литературе есть рассказ о молодом подвижнике, который молил Бога, чтобы ему было открыто зло в каждом встреченном человеке. Инок надеялся через этот дар научиться помогать людям.

Но когда Господь внял его молитвам, то монах впал в уныние от человеческой испорченности и стал шарахаться от людей. К его духовнику как-то раз пришел проситель, но прозорливый ученик прогнал несчастного со словами: «Как осмелился ты сюда прийти, ты осквернишь старца своим присутствием».

– Что ты наделал? – вопросил опечаленный старец, узнав об изгнании просителя. – А ты не думаешь, что это была, быть может, его последняя надежда.

Молодой подвижник ужаснулся. Он стал просить учителя умолить Бога отнять этот дар видения.

– Нет, – отвечал старец, – что Бог дал, того Он не отнимает. Но я буду просить, чтобы всякий раз, когда ты видишь зло в другом человеке, то переживал бы его как собственное…

Спустя какое-то время один недобрый человек пустил на ночлег странника и стал прислушиваться к его молитве. Путник со слезами, изнемогая от скорби, каялся в страшных грехах, и вдруг хозяин понял, весь оледенев, что речь идет о его собственных преступлениях. Он упал на колени рядом со странником, и уже вместе они каялись и плакали.

Когда молодой подвижник окончил свою исповедь, хозяин был исцелен.

Святой апостол Карп за особенную любовь и ревность к Богу был поставлен апостолом Павлом епископом в Берии Фракийской, что в Македонии. Однажды новопоставленный епископ узнал о том, что один из его учеников склонился к иудейскому вероучению и отступил от веры в Иисуса Христа. Карп был настолько потрясен этим, что решил в себе забыть самое имя бывшего ученика. Вскоре ему было послано видение огромной пропасти, на дне которой извивался огненный червь, а на самом краю пропасти Карп увидел того самого отступника и виновника его отступничества – раввина. Оба они были связаны и как бы приготовлены к казни, а рядом с ними стоял Ангел с обнаженным мечом, готовый столкнуть их в бездну. Ужаснувшись видению, апостол призвал Имя Божие и сказал себе:

– Вот какую страшную кару получают те, которые отвергают своего Спасителя! Эти неблагодарные получат то, что заслужили.

И в это мгновение Сам Господь, явившись сидящим на престоле славы, сказал апостолу:

– Карп! Карп! Если бы Я мог, Я бы еще раз пострадал за них!

Услышав эти слова, Карп устыдился своей жестокости и стал усердно молить Бога о несчастном отступнике, и молился до тех пор, пока не вымолил его из сетей диавола.

Иногда человек теряет веру, потому что это его единственная защита против совести, – говорит митрополит Сурожский Антоний. Вот одна история. Был у владыки знакомый батюшка – очень тонкий, образованный человек. В прошлом он был безбожником, но однажды услышал от знакомого по эмиграции священника:

– А ты попробуй, Саша, вспомнить, когда и почему ты захотел, чтобы Бога не было.

Саша вернулся домой озадаченный. Перебрал в уме всю жизнь, а когда дошел до шестилетнего возраста, то вдруг начал что-то понимать.

Он жил тогда в одном из городов России, каждое воскресенье бывал в церкви. Родители давали ему копеечку для нищего, и для мальчика это много значило. Он входил в храм с мыслью, что сделал доброе дело, оказал любовь.

Но однажды Саше ужасно захотелось купить лошадку – она стоила всего шесть копеек, но мама отказала ему в деньгах. И тогда в ближайшее воскресенье он решил, что если шесть раз не дать нищему денежки, то мечта исполнится. И он прошел мимо несчастного. Потом наступило второе воскресенье, третье. В четвертый раз Сашей овладела мысль позаимствовать копейку из шапки убогого. Тогда можно будет купить лошадку еще раньше.

Он так и сделал, но вдруг почувствовал, что он не может больше в церкви предстоять перед Богом, и забился в какой-то угол. И когда однажды вернулся из Петербурга брат мальчика со словами, что Бога нет, Саша за эту идею немедленно ухватился.

Впоследствии он оградил свое неверие стеной философии и самых разумных доводов. Знакомство с богословием никак не повлияло. Стена все росла и готова была уже достигнуть неба, когда вдруг рухнула от одного честного, любящего вопроса сельского священника. Не ум нужно будить в атеисте, а совесть.

Было это в царствование императора Николая I. В ту пору продажа хмельного зелья велась откупщиками. Заплатив определенную сумму в казну, любой купец мог открыть кабак и получать от этого дела немалый доход. Как водится, кабатчикам хотелось еще больших барышей, и многие вели торговлю нечестно, всячески спаивая народ, обирая его до нитки. Одним из таких мироедов был купец К., имевший водочную монополию сразу в трех губерниях. Однажды мимо его дома шел крестьянин с сыном.

– Тятя, – спросил сын, – кто живет в таком красивом доме?

Взглянув на богатые хоромы, крестьянин ответил:

– Это купец К., кабатчик. А дом он построил на воровстве.

– Если он вор, то почему его Бог не накажет?

– Бог правду видит… – ответил крестьянин мальчику.

Прошло много времени. Мальчонка вырос, и вот уже он со своим сыном идет по той же улице.

– Папа, – дернул сын за рукав, – кто это страшный такой?

Взглянув в канаву, отец ответил:

– Это сын купца К., горький пьяница. Он пустил по ветру все, что было нажито кабатчиком. Нет у него ни дома, ни детей, ни друзей…

– Почему же его Бог не пожалеет?

– Бог правду видит, – ответил крестьянин, вспомнив любимую тятину пословицу: «Бог правду видит, да не скоро скажет».

«Когда я жил с бабушкой и мамой, у нас в квартире завелись мыши, – рассказывал митр.Сурожский Антоний. – Они полками бегали, и мы не знали, как от них отделаться. Мышеловки мы не хотели ставить, потому что нам было жалко мышей.

Я вспомнил, что в требнике есть увещевание одного из святых диким зверям. Там начинается со львов, тигров и заканчивается клопами. И я решил попробовать. Сел на койку перед камином, надел епитрахиль, взял книгу и сказал этому святому: «Я ничуть не верю, что из этого что-то получится, но раз ты это написал, ты, значит, верил. Я твои слова скажу, может быть, мышь поверит, а ты молись о том, чтобы это получилось».

Я сел. Вышла мышь. Я ее перекрестил: «Сиди и слушай!» – и прочел молитву. Когда я кончил, перекрестил ее снова: «Теперь иди и скажи другим». И после этого ни одной мыши у нас не было!»

Судебный процесс в Ташкенте по делу профессора хирургии П.П.Ситковского, обвиняемого в контрреволюционной деятельности, привлек к себе огромное внимание. Экспертом пригласили В.Ф.Войно-Ясенецкого, тоже профессора-хирурга. Председатель коллегии ГПУ Туркестана Якоб Петерс был буквально взбешен спокойными, убедительными аргументами святителя Луки в защиту подсудимого и, что называется, «перешел на личности»:

– Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?

– Я режу людей для их спасения. А во имя чего режете вы, гражданин общественный обвинитель?

Зал взорвался хохотом и аплодисментами, сбросив напряжение, – многие знали, что вопрос Петерса содержал угрожающий контекст: священник не должен проливать кровь даже курицы. Но святитель Лука от Патриарха получил разрешение заниматься хирургией… Петерс не смирился:

– А как это вы верите в Бога – вы Его видели, своего Бога?

– Бога я не видел, но много оперировал на мозге, но никогда не видел там ума, и совести тоже.

У нас в жизни бывает много мелких неприятностей. И как различить: Божье это наказание или происки лукавого?

– Различить нетрудно, – ответил один священник, уже много лет прослуживший в Сыктывкарской епархии. – Лукавый попросту вредит, досаждает, отчаивает людей, так что у них руки опускаются. А Божьи «неприятности» совсем не такие, они не вредят, а лишь вразумляют. Более того, даже пользу приносят. Вот я историю вам расскажу…

Было это, когда меня только поставили на приход. Приход сложный – в поселке, где много дачников. И вот отправляюсь туда на одну из первых своих служб. На остановку вышел за полчаса до автобуса, стою, мерзну. Время вышло – автобуса нет. «Что обо мне на приходе-то подумают? – ужасаюсь. – Ведь на службу опоздаю!» Перебираю в уме, какие грехи вчера совершил, молюсь: «Господи, прости мне, грешному! Только не задерживай автобус!» Гляжу на часы: уже на 15 минут опаздываю. Ну, значит, не в тех грехах каялся – тут дело серьезнее. Начинаю вспоминать, что натворил в течение последней недели, в чем мне перед Богом каяться. А время идет… Господи, за что Ты меня так наказываешь?! Ну ладно бы 15 минут, а то ведь целых полчаса прошло! Зачем так жестоко?!

И чего я только не передумал на этой остановке, всю-то жизнь перед глазами прокрутил. Короче говоря, опоздал я на службу на полтора часа. Подхожу к храму сам не свой, ну, сейчас меня встретят дачники… страшно подумать. И действительно – встречают. Выбегают навстречу женщины, и такие они радостные, так меня ласково принимают: «Батюшка, батюшка! Нашелся!»

Оказывается, как дело было. Сначала скандалом запахло, люди выражали свое недовольство: «15 минут прошло, а священника нет!» Через 30 минут – волноваться стали. А через час запереживали – не случилось ли чего… И так любовно встретили, и я их так душой принял, что вскорости у нас в общине все хорошо наладилось, все теперь по любви. Вот так меня Господь «жестоко» наказал.

Истинное смирение у разных людей может проявляться по-разному. Был такой случай в Раифской обители. Там по традиции старцы обедали отдельно от остальной братии. И вот во время трапезы двух монахов, Петра и Епимаха, зовут сесть за стол старцев. Епимах смиренно отказался от такой чести. Когда его еще раз позвали, он снова решительно отказался. А Петр без слов последовал приглашению. После трапезы Епимах спрашивает его: «Как ты осмелился сесть со старцами?» Авва Петр ответил: «Если бы я сидел с вами, то братия стала бы просить меня, чтобы я как старец благословлял трапезу первый, и был бы я между вами как старший. А когда пришел я к старцам, то стал меньше всех и помышлял о себе смиреннее».

Некий мирянин сказал старцу:

– Батюшка, родители мои все плачутся да бормочут – видно, от старости ум за разум заходить начал. Как мне переносить это, не отправить ли их в богоугодное заведение?

– Понимаю, брат, трудно, – покачал головой старец, – но вспомни… когда ты был в люльке, ведь тоже день и ночь хныкал и большим умом не отличался. А отец с матерью тогда брали тебя на руки и ласкали нежно, с любовью. И скорее бы с жизнью расстались, чем с тобой.

«Знаете, батюшка, – обратилась одна женщина к священнику, – я очень счастливая женщина!» – «Да что вы! Такое редко можно услышать. В чем же ваше счастье?» – «В детях», – ответила женщина и рассказала следующее:

«В молодости я жила с родителями и, окончив школу, готовилась в вуз. Лето. Все гуляют, а я сижу и зубрю, и только через стены слышу, какие у нас в городе новости. Вот так через стену услыхала, что у Николая, товарища моего старшего брата, жена скоропостижно умерла и пятеро ребят оставила. Сижу дальше с книгами, слышу, как тот самый Николай пришел, с отцом моим разговаривает. Отец ласково ему:

– Ничего, Колюша, не горюй! Другую жену найдешь и счастлив будешь.

– Эх, Иван Михайлович, жену-то может и найду, – доносится его голос, – только не жена мне нужна, а мать детям. Где ее возьму? Старший уже что-то понимает, а младшие знай кричат: «Мама! Где наша мама?» Всю душу надорвали… От тоски похудели, руки тоненькими сделались, есть не хотят и только маму зовут…

Сказал и зарыдал. Он сильный такой, Николай, высокий, а тут плачет. А я сижу и не могу понять, что со мной творится, как будто в душе что-то большое растет и радостное. И как хвачу тригонометрией об пол, выбегаю из комнаты:

– Правильно отец сказал, что найдется, вот и нашлась, бери меня, Коля!

Были крик, плач, уговоры. Отец ругался: «С ума сошла! Куда ты на пятерых-то лезешь, девчонка глупая! Тебе в вуз поступать…» В общем, пошли мы с Колей в загс, а потом под венец.

Первые дни были очень трудные, но я ребяток полюбила. Прошла жизнь… Муж уже умер, все дети переженились, и у меня теперь одно дело: от одного к другому в гости езжу. Живу у дочки, а сын уж покоя не дает: «Дорогая мамочка, когда приедешь?» Та, у которой живу, не отпускает, а остальные тоже пишут: «Что нас забыла? Ждем!» Сейчас самый младший из армии вернулся и говорит: «Никуда тебя не отпущу, сиди со мной дома, я ведь самый маленький!»

Это и есть мое счастье».

Некий брат, обиженный другим братом, пришел к авве Сисою Фивейскому и говорит ему:

– Такой-то брат обидел меня, я хочу отомстить за себя.

Старец же увещевал его:

– Чадо, предоставь лучше Богу дело отмщения.

Тот же сказал:

– Помолись, отче!

И, встав, старец сказал: «Боже! Боже! Мы не имеем нужды в Твоем попечении о нас, ибо мы сами делаем отмщение наше».

Брат, услышав это, пал к ногам старца, сказав:

– Не стану судиться с братом, прости меня.

В Египетской пустыне, в скиту, авва Макарий Великий говорил братиям, распуская собрания: “Бегите, братия!” Монахи недоумевали. Наконец один старец спросил: “Куда ж мы побежим далее этой пустыни?” Авва, положив перст на уста, сказал: “Этого бегите”.

Один семинарист (дело было в середине прошлого века) серьезно заболел как раз в начале Великого поста. Врачи объявили, что больной непременно умрет, если немедленно не перейдет с постной пищи на скоромную, особенно на мясо. «Хорошо, я согласен, – сказал семинарист, – но только сначала спрошу позволения у своей матери». Его срочно заставили написать письмо матери, живущей в отдаленной деревне.

Прошла неделя, другая. Больному все хуже. Наконец приходит письмо от матери: «Посылаю благословение, но скоромной пищи вкушать Великим постом не разрешаю ни в коем случае». У врачей опустились руки: «Неужели вы в самом деле не перемените пищу, ведь иначе вы непременно умрете!» «А вы думаете, что моя жизнь больше зависит от мяса, чем от благословения матери?» – удивился больной.

С того дня он пошел на поправку и совершенно выздоровел.

Ту строгую матушку, чье благословение исцелило мальчика, звали Феодора Власьевна, а семинариста – Иван, будущий «всероссийский батюшка» св. праведный Иоанн Кронштадтский.

Что означают слова царя Давида «скотен бых у тебе» (Пс. 72:22)?

Вот пример из жизни. Однажды авву Нистероя спросили: «Как ты стяжал такую добродетель, что, когда бывает скорбь в монастыре, не говоришь и не сетуешь?» Тот ответил: «Простите меня! Когда я поступил в обитель, то с самого начала сказал своему помыслу: ты и осел – одно и то же. Когда осла бьют, он не говорит, когда его ругают, он ничего не отвечает. Так и ты, так и псалмопевец говорит: «…как скот, был я пред Тобою. Но я всегда с Тобою; Ты держишь меня за правую руку».

А вот еще пример. Настоятеля Пешношского монастыря о.Мефодия некто донимал вопросами по хозяйственной части: «А много ли у вас овечек?» Настоятель ответил. Но тот все спрашивал: «Ну, а козлища-то есть?» – «Есть, есть один козел, вот он», – отвечал старец, тыча себя пальцем в грудь.

Авва Иракс жил в Нитрийской пустыне. Однажды явились бесы в образе ангелов. Искушая старца, они сказали ему: “Еще пятьдесят лет тебе жить, как выдержишь ты такое продолжительное время в этой страшной пустыне?” Старец отвечал им: “Огорчили вы меня, назначив мне жить немного. Я приготовился к терпению на двести лет”. Услышав это, бесы с воплями удалились.

Однажды пришли монахи к одному святому старцу, который спасался в пустынном месте, и рядом с его жилищем увидели мальчишек, пасущих скот. Эти малолетние пастухи так сквернословили, ругаясь на бессловесных животных, что слушать было невозможно.

– Отче, как ты терпишь этих мальчишек? – удивились монахи. – Почему не запретишь им сквернословить в твоем присутствии?

– О, братия, – вздохнул старец, – поверьте, бывают дни, что порываюсь сказать им, но останавливаю себя… Ведь сами посудите, если я не снесу этого малого беспокойства, то как снесу большее искушение, если попустит его Бог? По этой причине ничего не говорю им, чтоб образовался во мне навык терпеливо переносить все происходящее.

В Александрии жила одна девственница, которая хоть и имела смиренную наружность, но в душе была скупа, сварлива и до крайности пристрастна к деньгам, которых у нее было много. Никогда она не подавала милостыни и никому не помогала. Не слушала даже святых отцов, увещавших ее, что раз она приняла на себя монашеский обет, то лучше ей отрешиться и от тяжести богатства. И вот решил излечить ее от этого недуга пресвитер Макарий, надзиратель богадельни для увечных. Пришел к ней и говорит:

– Попались мне дорогие камни – изумруды и яхонты. Краденые они или купленные, не могу сказать, только эти камни бесценные, ты их можешь употребить на украшения. Хозяин дает за них пятьсот червонцев.

Женщина сразу же возгорелась приобрести драгоценности. Когда же старец предложил ей: «Дойди до моего дома, взгляни на эти камни», – не захотела пойти, передав лишь деньги для покупки. С тех пор прошло время, и девственница стыдилась напомнить пресвитеру о драгоценностях, потому что старец пользовался в Александрии большим уважением. Наконец, встретив его в церкви, не выдержала: «Где же камни?» Тот ни слова ни говоря повел ее в свою богадельню для увечных.

– Что угодно сперва тебе видеть – яхонты или изумруды? – спросил он ее.

– Что хочешь, – ответила та.

А в богадельне было два отделения – на первом этаже жили мужчины, на втором женщины. Макарий повел ее наверх и, указывая на увечных, слепых женщин, сказал: «Вот это яхонты». Потом свел вниз: «А это изумруды! И я полагаю, что драгоценнее нигде не найти! Если они не нравятся тебе, возьми свои деньги назад, или же я потрачу на еду для них». Пристыженная девственница с тех пор стала жертвовать нуждающимся.

Блаженный Афанасий, архиепископ Александрийский, просил авву Памво прийти из пустыни в Александрию. Авва, пришедши, увидел театральную женщину и заплакал. Когда бывшие с ним спросили, от чего он заплакал, то он отвечал: «Две вещи тронули меня – во-первых, погибель этой женщины, а во-вторых, то, что я не имею столько тщания к тому, чтобы угождать Богу моему, сколько имеет эта женщина, чтобы угождать развратным людям».

Однажды Епифаний, епископ Кипрский, послал за аввой Иларионом и просил его так: приди, повидаемся прежде разлучения нашего с телом!

Когда пришел авва Иларион, они обрадовались друг другу. За трапезою принесена была птица, и епископ, взяв ее, подавал Илариону. Старец сказал ему: «Прости мне! С того времени, как принял монашеский образ, не ел я ничего заколотого». «А я, – сказал Епифаний, – с того времени, как принял монашеский образ, не допускал, чтобы кто-либо заснул, имея нечто против меня, и сам не засыпал, имея что-либо против другого».

Старец сказал: «Прости мне! Твоя добродетель больше моей».

Брат попросил наставления у аввы Пимена.

Старец сказал ему: «Пока котел разогрет горящим под ним огнем, не смеют прикоснуться к нему ни муха, ни пресмыкающиеся. Когда же котел остынет, тогда свободно садятся на него все гады. Подобно этому происходит и с человеком – пока он пребывает в духовном делании, враг не находит возможности победить его!»

В Древнем патерике есть такая история о воздержности и смиренном перенесении оскорблений.

Монашеские братия, подвизавшаяся в пещерах и хижинах, созвана была как-то в скит на общие работы: очищать плетение. Один из братии был тяжело болен от подвижнических трудов своих – кашлял, имел мокроту и сплевывал ее.

Случилось так, что слюна его против воли упала на одного брата, сидевшего рядом. Брат этот немедленно мысленно возмутился и решил сказать болящему: «Перестань плевать на брата твоего!»

Но тут же он уловил себя на этом помысле и, чтобы победить искушение, тотчас взял слюну и хотел ее съесть.

Но остановился и сказал самому себе: «И не ешь, и не говори».

Некогда авва Силуан и ученик его Захария пришли в монастырь; там их упросили вкусить немного пищи на дорогу.

Когда они вышли, ученик нашел воду на дороге и хотел напиться. Силуан говорит ему:

– Захария, ныне пост!

– Разве мы, отец, не ели? – сказал ученик.

– Что мы ели там, это было дело любви, – отвечал старец, – но мы должны соблюсти свой пост, сын мой!

Один старец-подвижник был болен. Так как он много дней не мог принимать пищи, то ученик уговорил его принять немного сладкой похлебки. Вскоре он принес варево. Старец вкусил и, не сказав ничего, молча съел. Ученик стал просить старца покушать еще немного – и старец вкусил с принуждением. Ученик предлагал ему и в третий раз, но старец взмолился:«Поистине не могу, чадо!»

Ученик же, желая убедить старца, говорил:«Добрая пища, авва! Вот и я вкушу с тобою». Едва попробовав, он понял, что сделал: там, где он готовил пищу, стояло два сосуда: в одном из них был мед, а в другом – масло из льняного семени, имевшее дурной запах и употреблявшееся только на светильники. Брат ошибся сосудами и налил льняное масло в пищу старцу.

Поняв, что сделал, ученик пал ниц пред старцем:«Горе мне, авва! Я погубил тебя, и ты возложил на меня грех мой, потому что не сказал мне».

«Не скорби, чадо! – ответил старец. – Если бы Бог хотел, чтобы мы ели, то влил бы меда».

В древности монахи подвизались в пустыне в отдельных хижинах или в пещерах на порядочном расстоянии друг от друга. Как-то один старец пришел к другому старцу. Хозяин сварил немного чечевицы и сказал: «Совершим малое молитвословие перед едой». И один из них прочел всю Псалтирь, а другой наизусть прочел книги двух больших пророков.

Когда настало утро, пришедший старец удалился. Они забыли о пище.

Был некий, именуемый авва Памва, и про него говорится, что он три года просил у Бога: «Не дай мне славы на земле сей…» И так прославил его Господь, что невозможно было долго смотреть на лицо его. Потому что являло оно неизреченную славу…

Жил в скиту старец, страдавший забывчивостью. Пошел он к настоятелю – это был авва Иоанн Колов – спросить о своем недуге. Выслушав авву, старец вернулся в свою келью и обнаружил, что забыл все, сказанное ему св.Иоанном. Опять пошел он к авве, спросил его о том же и, вернувшись в свою хижину, снова забыл сказанное. Так много раз ходил он к о.Иоанну, и история повторялась. Наконец, он сказал авве, что больше не станет ходить к нему, чтоб более его не беспокоить, не отнимать у него время и душевные силы. Тогда Иоанн Колов сказал старцу: «Зажги свечу!» Тот зажег. «Теперь возьми еще свечей и зажги от нее». Когда старец сделал это, Иоанн спросил: «Убавился ли свет первой свечи от того, что от нее зажжены другие свечи?» Старец отвечал: «Нет». Иоанн сказал: «Поэтому-то если и весь скит обратится ко мне, не умалит это благодати Христовой; приходи ко мне когда пожелаешь, без всяких сомнений».

За терпение обоих Господь со временем избавил старца от забывчивости.

Во время первой мировой войны в Германии одну русскую сестру милосердия допустили в лагерь для военнопленных. Позже она рассказывала о том, что там видела. Вот одна из ее историй.

Император Вильгельм имел определенные планы в отношении пленных российских мусульман. Он собрал их в отдельный лагерь и, заискивая перед ними, построил там прекрасную каменную мечеть. «Я не помню, кто именно был приглашен в этот лагерь, кому хотели продемонстрировать нелюбовь мусульман к русскому «игу» и их довольство в германском плену, – рассказывала сестра. – Но дело кончилось для германцев плачевно. По окончании осмотра гостями образцово содержащегося лагеря и мечети на плацу было собрано несколько тысяч русских солдат – мусульман.

– А теперь спойте нам свою молитву, – попросили гости.

Вышли вперед муллы, пошептались с солдатами. Встрепенулись солдатские массы, подровнялся и тысечеголосый хор – под немецким небом, у стен только что отстроенной мечети – и дружно грянул:

«Боже, Царя храни…»

Начальник лагеря в отчаянии замахал на них руками. Солдаты по-своему поняли этот знак. Они опустились на колени и трижды пропели русский гимн. Иной молитвы за родину не было в сердцах этих солдат.

Один раз у архимандрита Оптинского Моисея были гости, с которыми он сидел в зале. В это время в переднюю пришла пожилая, бедно одетая женщина с подушкой в руках. Отец Моисей увидел ее в растворенные двери и, по обычаю, вышел к ней в переднюю с вопросом: «Что тебе надобно?» – «Батюшка! Сделайте милость, возьмите это, у меня дома дети голодные, есть нам нечего». – «А что эта подушка стоит?» – «Полтора рубля». – «Это дорого, возьми рубль», – с этими словами отец Моисей пошел в спальню, взял пятирублевую бумажку и отдал ее старухе под видом рубля, приговаривая: «Дорого, дорого». Женщина поклонилась и вышла. Отец архимандрит пошел к своим гостям, но едва успел вернуться, как старуха, рассмотрев в сенях ассигнацию, опять отворила дверь со словами: «Батюшка, никак вы ошиблись». – «Да ступай, ступай, я сказал, что больше не стоит». Старуха ушла, а гости слышали только разговор про один рубль серебром. Много раз прикрывал он так свои благодеяния.

Один древний подвижник высокой духовной жизни – Нистерой Великий – ходил как-то по пустыне с одним братом. Увидали они дракона в пустыне и побежали. Убежав достаточно далеко и отдышавшись, брат говорит Нистерою:

– Выходит, и ты, отец, боишься?

Старец отвечал:

– Нет, сын, я не боюсь. Но не бежать мне было нельзя – иначе я не убежал бы от страшной опасности – духа тщеславия.

Во время войны архиепископ Иоанн (Шаховской) жил в Германии и однажды ему чудом удалось попасть в лагерь советских военнопленных. Там содержалось около трех тысяч офицеров, главным образом молодых лейтенантов (в их числе сын Сталина Яков). Приблизительно половина пленных захотела принять участие в церковной службе, исповедалась и причастилась. Но вот что потрясло владыку: среди этих советских командиров, родившихся после Октября, сразу же организовался церковный хор, спевший без нот всю литургию.

Церковное слово часто слушают не умом, а сердцем, и здесь важно, быть может, не столько что говорится, а кто говорит.

Жил два века назад в России такой архиерей – митрополит Платон (Левшин), известный тем, что умел на проповеди расстрогать прихожан. Один из богатых москвичей вспоминал, что как-то раз пришел он в Успенский собор, но из-за тесноты не сумел попасть внутрь, услышать проповедь митрополита Платона. Около него стоял плачущий мужик. Барин спросил его, почему он плачет. «Как же мне не плакать, – ответил мужик, – ведь, верно, владыка говорит что-нибудь душеспасительное!»

Один брат спросил авву Виктора, затворника Елусской лавры: «Что мне делать, отче? Одолевает меня нерадение…»

«То – болезнь души, – отвечал старец. – Больные глазами не могут смотреть на свет, находя его слишком ярким, хотя для здоровых яркий свет в радость. Также и нерадивые: от незначительных трудностей они уже приходят в беспокойство, между тем как бодрые духом скорее радуются при испытаниях».

О добродушии оптинского настоятеля архим. Моисея рассказывают следущее. Однажды мужичок привез в Оптину целый воз яблок, ибо тогда в обители еще не было своих садов. «Какие это яблоки и какая цена?» – спросил настоятель. Мужичок, думая, что монах не понимает толк в яблоках, решил его обмануть: «Это – «добрый крестьянин», яблоки – первый сорт». О.Моисей видит, что это недозрелая антоновка и переспрашивает: «Как, как они называются?» – «Добрый крестьянин». – «А этого крестьянина не Антоном ли звать?» Тут мужик понял, что его обман раскрыт, и говорит в смущении: «Простите, батюшка, мне, значит, обратно ехать?» Но о.Моисей не стал серчать, велел ссыпать яблоки с телеги и дал мужику ту цену, какую тот запросил с самого начала.

Послушник поделился с о.Амвросием Оптинским своими сомнениями: у одного из братии видит грех, у другого – недостаток.

– Ну, диавол всегда так, – ответил старец и рассказал случай.

«Был здесь один иеромонах о. Венедикт и еще монах о. Арсений, монах хорошей жизни. Он почти не выходил из келий вследствие своей болезни, вел особую жизнь. Один раз идет о. Венедикт к себе в келию, и видит: стоит о.Арсений. Взгляд у него какой-то злобный, враждебный, под благословение не подходит. О.Венедикт посмотрел на него и прошел мимо с великим удивлением. Только что он начал заворачивать за церковь, ему навстречу с совершенно противоположной стороны идет о.Арсений. Лицо веселое, подходит под благословение. О.Венедикт, еще больше удивляясь, спрашивает: «Где ты был?» – «У о.Тимона». – «Как? Я тебя сейчас видел около крыльца батюшки о.Анатолия!» – «Это тебе померещилось. Сам видишь, откуда я иду».

Тогда о.Венедикт пошел за разрешением сего к батюшке о.Анатолию. «Ну что же здесь удивительного? – сказал о.Анатолий. – Ты иеромонах, а этого не знаешь? Это был, конечно, бес в образе о.Арсения»

«Сомнения, равно как блудные помыслы и хулы, надо презирать, не обращать внимания на них,– сказал батюшка своему послушнику, – и враг-диавол не выдержит, уйдет от вас, ибо он горд, не вынесет презрения. А если будете входить с ними в разговоры, ибо все блудные помыслы, хулы и сомнения – не ваши, то он закидает вас, завалит, убьет… Презирайте их, и тогда они вам нисколько не повредят, особенно, если будете открывать их старцу-наставнику. Но открывать их надо не подробно, иначе можно повредить и себе, и старцу. Особенно блудные помыслы: надо засыпать, закрыть навозом эту смердящую яму, а не копаться в ней.

Два инока пришли в город, чтобы продать свое рукоделье. Продав все, один пошел закупить нужное для них, а другой остался в гостинице и, по наущению дьявола, впал в прелюбодеяние. Уходивший брат, возвратясь, сказал: «Вот мы запаслись всем нужным, возвратимся же в келию».

– Не могу, брат, – услышал он в ответ, – я пал…

– Я тоже пал, – солгал его спутник, – искусил меня бес на городской улице и… Вот что, давай вернемся и вместе покаемся, чтобы спастись нам от муки вечной.

Вернувшись, они сказали старцам, что согрешили. На обоих братьев была наложена тяжкая эпитимя. Спустя время Господь призрел на этот подвиг и открыл старцам правду. Оба – и грешивший, и негрешивший – были прощены.

Пришли два монаха к старцу, а он их спросил, каким ремеслом добывают они свой хлеб.

– Мы не трудимся, – торжественно отвечали молодые иноки, – а живем подаянием и непрестанно молимся.

– Непрестанно? – удивился старец. – Так вы значит совсем не спите?

– Спим, – отвечали гости растерянно.

– Кто же молится за вас, когда вы спите? – поитересовался старец.

Монахи промолчали, сильно покраснев, затем попросили назидания.

– Я научу вас, как быть, – ласково улыбнулся старый авва. – Размочив немного прутьев, плету я свое рукоделье и повторяю слова молитвы. Затем продаю, что сделал, покупаю себе еды, а оставшиеся деньги раздаю нищим. Они за то хвалят Господа и просят Его о моем спасении. И потому, когда я ем или когда сплю, по благодати Божией у меня совершается неусыпаемая молитва.

Некий язычник принял к себе одного православного христианина работать в сад и сказал ему: «Я приму тебя только в том случае, если ты о Христе не скажешь ни слова!» Православный ответил: «Даю обещание!» И три года он о Христе ни слова не говорил. Лишь старательно исполнял свои обязанности и смиренно переносил все искушения и трудности. И вот через три года хозяин-язычник говорит: «Слушай, я хочу быть таким, как ты! Расскажи мне все о твоем Боге». И он принял веру Христову. На него подействовал пример – то, как жил этот христианин.

Пришли к старцу несколько человек и говорят: такой-то священник берет много денег за таинства, такой-то курит много сигарет и ходит в кафетерии, другой аморальный – и представляют доказательства.

Тогда старец начал им говорить:

«Познал я из своего опыта, что в этой жизни люди разделяются на две категории. Третьей не существует: или в одной будет, или в другой.

Итак, одна категория людей подобна мухе. Муха имеет следующую особенность: летит всегда и садится на все грязное. Например, если в саду много благоуханных цветов и в углу сада животное сделало нечистоту, тогда муха, пролетая по прекрасному саду, пролетит над цветами и ни на один из них не сядет. Только когда увидит нечистоту, тогда сразу спустится, сядет на нее и начнет копаться в ней, наслаждаясь зловонием, возникающим от ворошения, и не может оторваться.

Другая категория людей похожа на пчелу. Особенность пчелы – находить и садиться на красивое и сладкое. Скажем, в помещении, полном нечистот, кто-то поставил в углу лукум. Если принести туда пчелу, она будет летать и нигде не сядет до тех пор, пока не найдет лукум.

Так вот. Представь, идут по улице два человека, принадлежащие к этим двум категориям. И приходят они на то место, где некий третий сделал «по нужде». Как поступает человек первой категории? Берет палку и начинает ковырять нечистоты. А что делает второй? Он старается прикопать нечистоты землей, чтобы не почувствовали другие прохожие зловония, исходящего от грязи…»

В обители преподобного Феодосия Киево-Печерского однажды был случай: близился праздник Успения Пресвятой Богородицы, но деревянного масла, чтоб налить на этот день в кандила, не было. И задумал церковный строитель выжать масла из полевых семян, заполнить им кандила и зажечь. Спросив о том преп.Феодосия и получив его позволение, строитель поступил, как задумал. Когда же он собирался уже лить масло в кандила, увидал упавшую в масло уже мертвую и плавающую там мышь. Тогда он поспешно пошел к преподобному и объявил ему, что он со всякою осторожностью закрывал сосуд с елеем и не знает, как туда влезла и утонула мышь. Преподобный же, поняв, что это случилось по Божию усмотрению, осудил свое неверие и сказал ему: «Нужно нам, брат, иметь надежду на Бога и уповать, что Он силен подать нам нужное; а не делать по неверию то, чего не следовало. Иди, вылей масло-то на землю, и, молясь Богу, потерпим немного, и Он подаст нам сегодня масло в изобилии». Когда преподобный отдал строителю это приказание и помолился, был уже вечер. Один купец в это время привез большую бочку, наполненную деревянным маслом. Видя это, преподобный прославил Бога, что Он так скоро услышал молитву его. Маслом наполнили все кандила, и еще большая часть его осталась. И на другой день светло отпраздновали праздник Пресвятой Богородицы.

Однажды спросили св.Афанасия, Папу Александрийского, может ли, согласно вере и учению христианскому, считаться крещеным тот, кто, не веруя на самом деле, примет крещение по каким-либо посторонним обстоятельствам.

В ответ уважаемый понтифик привел им такой рассказ старцев. Когда была сильная смертность, многие без околичностей прибегали к святому крещению из страха смерти. Тогда блаженному мученику Петру явился некто в виде ангела и сказал: «Доколе будете вы посылать сюда совершенно пустые, хотя и запечатанные мешки, безо всякого содержания внутри?»

«Поэтому, насколько можно заключить из слов ангела, носящие печать крещения, хотя бы и получили его в расчете на какое-либо благо, считаются крещеными», – успокоил вопрошающих св. Афанасий. Те же, задумавшись над словами о внутренней духовной пустоте, удалились с благодарностью.